Книга «Учебник рисования» Максима Кантора начинается с мизансцен 80-х, на которых изображены первые разрешенные выставки современного искусства, гранты, первые иностранцы, диссиденты, вольно фланирующие рядом с чиновниками. Кантор всех, и номенклатурщиков, и демократов, и коллег по выставочным каталогам раскладывает на демонстрационном столе и вскрывает с отстраненной брезгливостью. Затем история раскручивается постепенно, по годам. В 1991 году подписывается соглашение в Беловежской пуще, на основании которого из одной получилось много стран. В это же время комсомольцы-добровольцы делят нефтяные вышки и алюминиевые карьеры.
Главными героями книги стали именно эти действия, а также отношение к ним автора. Герои вчерашних газет, на скорую руку прикрытые сценическими псевдонимами или обобщенные типажи, пошитые на живую нитку, являются только статистами канторовой истории. Из этого корпуса танцующих франкенштейнов немного выделяется Павел, являющийся нескрываемым альтер-эго автора, и его семья, женщины и друзья семьи. В то же время все, и любовь и страсти, и привязанности подаются в такой неимоверной комбинации из холодной логики судмедэксперта и классицисткого пафоса, что затрагивает
очень редко.
Кантору удались отступления на тему искусства, морали и политики, в которых ясная жестокость его ума отдает то трактатом эпохи Просвещения, то христианской схоластикой, и даже, если с ним полностью не соглашаться, то все равно, сложно возражать. В идейной позиции книги намного больше от памфлета, чем от хроники. Только у Кантора высокомерный холодок вместо бесстрастности хроникера. Как современник своих героев, Кантор их оценивает с точки зрения потомка, безукоризненной фигуры по факту.
На последних страницах книги автор проговаривается: Как получилось, что в последнее время цивилизация стремительно девальвирует? Как произошло, что идея любви как силы, связывающей общество в единое целое, любви к близким и дальним подменена «языческими» фетишами силы, власти, могущества? Это произошло потому, что, если даже такой неленивый защитник христианской цивилизации как Кантор не горяч, и не холоден, и если в его персонаже не трепещет авторское сострадание и любовь, а только условная их прорисовка, то дело плохо. Вроде бы книга умная, но внутри, как будто полая. Только очень страстный читатель может наполнить ее жизнью.